На границе с войной: Материал украинского журналиста о Новой Армении
В 1988-1994 годах между Арменией и Азербайджаном шла война. Впрочем, пограничные стычки продолжаются по сей день. Последний раз активные военные действия возобновились в апреле 2016-го года и продолжались четыре дня.
Де-юре война закончилась, но настоящий мир между народами так и не наступил. Границы до сих пор закрыты, армян не пускают в Азербайджан и наоборот, страны ведут враждебную политику друг с другом. После бархатной революции в Армении и смены власти многие переживают, что бои могут возобновиться снова. Особенно в деревнях, где война оставила глубокий след и продолжает влиять на жизнь людей.
«Видишь, вон там — черная гора? Это азербайджанская граница. С этого места по нам стреляют. И обычные автоматы, и снаряды, и снайперы», — Айказ Варданян, житель села Неркин Карминахпюр, стоит посреди помидоров на грядке и показывает рукой вперед. Позиции азербайджанских пограничников ему видно со двора. Отсюда до границы — не более полутора километров.
Поселок Неркин Карминахпюр расположен на границе с Азербайджаном. В переводе с армянского название означает «Красный источник». Но красного источника здесь никогда не было. Зато крови пролилось много.
«Теперь уже более-менее спокойно, где-то год нас никто не обстреливал. А раньше обстрелы были почти каждый день. Вот у меня есть два виноградника. Один из них — в нескольких сотнях метров от границы. Большой, четыре сотки! Каждую осень собирал 10 тонн винограда. А потом оставил. Каждый день я, как дурак, приходил на поле, а они стреляли. Подождал немного, приехал еще раз — а они опять по мне стреляют. Вожусь в огороде, а потом раз! — Айказ обрывается на полуслове. — Я подумал: а, к черту все это. Лучше я его оставлю, чем буду рисковать. Уже три года не был там, страшно туда ехать. Но что делать — хочется жить».
Лучше, чем в городе
Айказа Варданяна в деревне знает каждый. В конце концов, здесь все друг друга знают — трудно не знать, когда в поселке проживает чуть меньше семисот человек.
«Мой отец, дед, прадед — все, кого помню, — родились здесь. Еще молодым я ездил на заработки в Россию, работал там в обувном цеху. Но в 1991-м, когда началась война, вернулся в родной дом к родителям и друзьям — не мог терпеть на расстоянии. Так и остался».
Кроме виноградника, все богатство Айказа — это небольшой огород, корова с теленком, две свиньи и полуразрушенный дом. Вместо стекол на кухонных окнах — пленка. Из-под дырявой крыши растет трава. На стенах видны отпечатки войны.
«Вот, видишь, какой след? — мужчина показывает на стену рядом с окном спальни. — Это пули долетали сюда весной 2016 года. Тогда я заставил окно камнями, чтобы не попали внутрь, пока мы спали».
Сейчас в доме тихо. Сын, как и когда-то его отец, отправился на заработки в Россию. Дочь два года назад уехала добровольцем воевать в Карабах. Там и осталась — работает учительницей в младшей школе. В доме живут Айказ с женой.
«Амест-джан, дай что-нибудь поесть ребятам», — кричит он жене. Пока хозяйка возится на кухне, заходим в большую пустую комнату. Из мебели здесь — стол, пара кресел, диван и креденс с книжной полкой. Айказ замечает наши заинтересованные взгляды. «В молодости любил читать. Здесь у меня есть Булгаков, Джек Лондон, Дюма… Классика».
Внутри дом выглядит не лучше, чем снаружи. Каждый миллиметр — это облезлые стены, кажется, что каждая щель сбитого из грубых досок пола, каждая тряпица — абсолютно все здесь пропиталось влажным запахом плесени. Если представить, что отсюда вынесли мебель, от погреба интерьер отличался бы разве что наличием окон.
Амест ставит на стол жареный картофель и соленые овощи. Ее муж достает немного начатую бутылку с шелковичным самогоном, наливает в чашки, которые пахнут коровьим молоком.
«Здесь лучше, чем в городе. Там нечего делать. А здесь я чувствую себя хозяином. Ну, за знакомство».
На войне конфет не раздают
В 90-е почти все дома в Неркин Кармирахпюри были разрушены. После окончания активных боевых действий некоторые дома восстановили, но многие здания до сих пор в руинах. Больше всего — на центральной улице, по ней стреляли сильнее всего. Сейчас здесь тихо, а тогда, говорят, был настоящий ад.
«Смотри, разрушен дом, — показывает Айказ на остатки бетонных стен. — Сюда ударили «Градом» — сразу тремя снарядами. И следующие здания разрушены, и те, что за ними, тоже…»
Он вышагивает по мертвой улице и рассматривает, что осталось от домов.
Развалившиеся стены прячутся за высокими кустами — уже более 20 лет здесь никого не было. Но в памяти Айказа эти места еще живы: здесь жил Рафик со своей женой; здесь, где ворота иссечены осколками в решето, жил покойный Зограб; а там дальше — Арам, дом которого тушил весь поселок, но его так и не спасли. Поэтому Арам выехал и больше не возвращался — чтобы не расстраиваться.
Дом Айказа также пострадал — бомба полностью сорвала кровлю. Когда прилетел снаряд, дома никого не было. О беде хозяев сообщили соседи, сказали: «Да вы счастливые!». Все дома обстреливали, а вот оказаться в это время за пределами дома повезло не каждому.
Но даже во время активных боев, когда каждый день в поселок прилетало около сотни снарядов, Айказ и Амест никуда не выезжали. «А куда поедешь, на кого оставишь хозяйство? — пожимает плечами дед. — Я тогда защищал свой дом. Да и не только его, но и родину. А родина начинается с поселка — правильно же? Ты будто воюешь за свою деревню, но на самом деле — за целую Армению».
Некоторое время идем молча. Айказ погружается в размышления — видимо, подбирает правильные слова на русском, которые он иногда забывает. Затем неожиданно продолжает.
«Война есть война: на ней конфет не раздают. Там людей убивают. Ее хотят только те, кто на ней обогащается. Они наоборот ее еще больше разжигают. Продают оружие, черт его знает, что еще — зарабатывают на этом. Но когда наше государство будет состоятельным, а армия сильной, тогда войны не будет. Нас тогда будут бояться. Надеюсь, что после революции новая власть укрепит страну и принесет мир. Я бы этого очень хотел».
Свободная страна
«Петя! Петя! — человек зовет бычка, который разлегся посреди двора. — Вот дебошир, лег у порога! Но что делать — это его решение. У нас теперь свободная страна! И он тоже хочет жить свободно — где хочет, там и лежит».
Где-то возле дома начинают хрюкать свиньи — пора кормить. Айказ надевает перчатки, берет пучок крапивы и начинает нарезать траву. Добавляет пшена и перемешивает все это с водой. Можно есть.
«Сначала мы не думали, что все может так перевернуться и Никол Пашинян так все расшевелит. Но другого выхода просто не было — все или ничего. И прежняя власть это также понимала».
Во время бархатной революции Айказ не ездил в Ереван — не на кого было оставить хозяйство. На огороде забастовку не объявишь. Впрочем, каждый наблюдал за происходящим по телевизору, звонил дочери и друзьям, которые тогда были в столице, — переживал вместе со всеми, кто протестовал и творил историю.
«Когда Серж Саргсян подал в отставку — у меня был праздник! Когда он сказал: «Я ошибся, Пашинян был прав», у меня это ну никак не укладывалось в голове. Я не мог в это поверить. Тогда я танцевал. Я в жизни никогда не танцевал, а в этот момент начал танцевать», — Айказ сияет, вспоминая тот день. 23 апреля 2018 для большинства армян стал национальным праздником. Но в Неркин Карминахпюр были и такие, кто не поддерживал революцию.
«До сих пор здесь есть люди, недовольные изменениями — они хотят, чтобы все осталось, как прежде», — человек кивает в сторону деревенского магазина. Там сидят мужчины, которые громко ругаются, они целый день играют в карты.
«Везде есть люди, которые хотят сделать что-то в темноте. Если вокруг темно, то это для них — о! — Айказ поднимает большой палец вверх. — Если есть возможность украсть, обмануть кого-то — то зачем им Пашинян, который говорит о том, что надо жить честно? Такие люди не умеют жить справедливо — для них Саргсян и предыдущая власть были намного лучше».
Накормив животных, он садится на крыльцо передохнуть. Наблюдает, как по двору суетятся воробьи, соревнуясь за то, кому достанется больше рассыпанного пшена.
«Для меня новая Армения должна быть такой, где всем всего будет хватать. Где все будут равны, и у каждого будут одинаковые возможности. Я уже старый, мне ничего не надо. Но хочу, чтобы мои дети жили нормально — чтобы они чувствовали здесь себя людьми. Ну и чтобы не стреляли. Тогда я буду счастлив».
Когда наступит мир
Красные «Жигули» Айказа гремят по деревне. Только богу известно, как эта машина до сих пор держится на ходу. Кажется, что хлопнет дверью чуть сильнее — и авто рассыплется на мелкие запчасти. Впрочем, их в «Жигулях» и так осталось немного. Задних сидений нет, слой пыли на спидометре, похоже, толще стекла, а в крыше — дыра от пули, заклеенная скотчем. Авто можно завести искрой от проводов, а двери ему приходится придерживать рукой, чтобы не они открылись на ходу. И все же, машина пока еще едет. И трудно представить себе другой транспорт, который бы так органично вписывался в картину поселка.
Мы с Айказом едем к одному из двух его виноградников — тому, за которым он продолжает ухаживать. На заброшенный, несмотря на уговоры, мужчина ехать не хочет — говорит, что там опасно.
Поднимаемся на холм, откуда видно соседнее азербайджанское село. Две страны разделяет невысокий забор — за ним начинается минное поле.
— Кому нужна эта война? Никто ее не хочет. Думаю, сегодня азербайджанцы так же считают, что никому войны не надо. Я в этом поселке не был и ни с кем не говорил. Но они тоже люди, и тоже, видимо, страдают. Не думаю, что есть хоть один человек, который живет на границе и не хочет мира.
— Вы готовы простить азербайджанцев ради этого?
Мужчина опускает глаза.
— Да. Они мне враги, но если для мира надо будет прощение — я готов, чтобы они даже жили со мной в одной деревне.
Когда приезжаем к винограднику, солнце уже начинает садиться. Айказ пробует виноград, причмокивает — еще не спелый. «Эх, а сколько в другом саду пропадет! Жаль было его оставлять — не то слово. Не хочу даже представлять, только расстраиваюсь сильнее».
Идем между кустами. Айказ вспоминает советские времена, как вместе с азербайджанцами служил в армии. Вспоминает, как раньше можно было свободно ходить в соседнее село. Говорим о войне и прошлом, о том, что сложно забыть страх и боль, и о том, что следующее поколение, пожалуй, ко всему этому будет относиться совсем по-другому.
— Как думаете, когда наступит мир?
Мужчина срывает грубый лист винограда. Перебирает между пальцами, отрывая кусочек за кусочком. Смотрит за горизонт и долго молчит.
— Не знаю. Войны, может, не будет. А мир… Он наступит тогда, когда я снова смогу пойти на тот виноградник. Вот тогда я буду знать, что для меня наступил мир.
Авторы: Остап Ярыш, Александр Кохан — hromadske.ua
